Иоанна Хмелевская - Роман века [вариант перевода Фантом Пресс]
В действительности же то, что произошло в разрекламированном районе фешенебельных домовладении, превзошло все ожидания. Изумленная и ошеломленная, я утратила не только всякую способность критически воспринимать действительность, но и вообще способность рассуждать.
Ясно было одно — роман с таким блондином не может не быть действительно романом всех времен и народов!
Стефан Паляновский позвонил через восемь дней и огорошил просьбой превратиться в Басеньку на следующий день. Самозабвенно погрузившись в личные переживания, за истекшую неделю я так далеко ушла от проблем четы Мацеяков, что мне стоило невероятных усилий согласиться на его просьбу. Мы договорились о технических подробностях, и на прощание я чуть было не ляпнула: «А мужа тоже заменяете?» Хорошо, вовремя прикусила язык.
Сообщив капитану по телефону о планах шайки, я не скрывала своего недовольства. Он заверил меня, что вся операция займет не больше трех дней. Вечером мне предстояло свидание с Мареком, а я не представляла, в какой форме преподнесу ему известие об изменениях в моей жизни. За время нашего романа мы ни словом не упоминали о происшествии на сквере, я же сама не начинала разговора на щекотливую тему.
— Послушай, милый, — сказала я со вздохом, когда он занял место рядом со мной в машине, — не появилось у тебя случайно желание возобновить вечерние прогулки по скверику?
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он мне вместо ответа, к тому же мешая вести машину. — Хорошеешь с каждым днем!
— Не волнуйся, завтра подурнею. Оставь, слушай, что говорю. На скверик будешь приходить или нет?
Перестав демонстрировать наличие черты, в отсутствии которой я его несправедливо подозревала, Марек откинулся на спинку сиденья и внимательно посмотрел на меня.
— Понятно, подурнеешь от прогулок… И надолго ты перевоплощаешься в таинственную личность?
— На три дня, — ответила я, поеживаясь от омерзения. — Начиная с завтрашнего. Вечером пойду на прогулку уже в ее шкуре. И что скажешь?
— Тоже пойду, только в своей собственной. И знаешь, дорогая, что я тебе скажу? Мне бы хотелось, чтобы ты больше не принимала участия в этом деле.
Вздрогнув, теперь уже по другой причине, я резко свернула вправо, съехала на обочину и остановилась.
— Нет, это становится невыносимым, — решительно заявила я. — Хватит, мой дорогой! Хоть от любви к тебе я и здорово поглупела, но всему есть предел. Поговорим серьезно. Что тебе известно об этом деле?
Он ответил не сразу. Он всегда отвечал не сразу, если собирался сказать что-то чрезвычайно важное, такое, что могло перевернуть всю жизнь.
— В принципе все, — наконец ответил Марек. — Или почти все. В любом случае достаточно для того, чтобы беспокоиться о тебе.
— Во-первых, ты не сказал, откуда тебе все известно, а во-вторых, почему беспокоиться? До сих пор со мной ничего не случилось, так что, надеюсь, и впредь не случится.
— Впредь будет все по-другому. Не знаю, отдаешь ли ты себе отчет в том, как мало людей знало о твоем перевоплощении в пани с челкой. И в интересах этих людей было держать язык за зубами. Теперь же события начнут разворачиваться в бешеном темпе, трудно предусмотреть все последствия, и твое участие в обмане может раскрыться.
— Ну так что? Не я же выдумала этот обман.
— Я имею в виду твое… твою договоренность с некоторыми лицами.
— Понятно. И тогда другие лица с наслаждением перережут мне горло?
— Что-то в этом роде.
— Но эти другие лица ничего не узнают до тех пор, пока их не переловят. А тогда им просто технически трудно будет перерезать мне горло.
— Милая, как же ты наивна! Разве можно гарантировать, что переловят всех до одного? Вижу, ты не отдаешь себе отчета в том, какие громадные суммы могут потерять эти люди. Такие не остановятся ни перед чем, а ты поразительно легкомысленна.
— Преувеличиваешь, милый. Давай рассуждать логично. Ведь не уголовники же они, высшая мера им не грозит, отсидят свое, и дело с концом. Никто не станет меня убивать, ибо это уже тянет на вышку. А если среди них есть какие-то особо важные преступники, мне о них ничего не известно, следовательно, я для них не опасна. Видишь, я все хорошенько продумала и перестала бояться.
Мои рассуждения не убедили Марека, это было видно по его лицу.
— Не знаю, как тебя переубедить. Какой-то особо важный может не знать, что ты не знаешь…
— Хватит нагонять на меня страх! А впрочем, если ты считаешь, что мне нужно бояться, что ж, могу и бояться! А пока перестань увиливать и скажи наконец, откуда тебе все известно.
— Да от тебя же! Ты сама мне обо всем рассказала. И я с самого начала понял, что ты играешь чью-то роль, а выяснить, чью именно, для меня не представляло трудности. О той женщине мне уже приходилось слышать и даже видеть ее, и мне самому было интересно, каким образом милиция выйдет на языческого священнослужителя…
— Так ты и о шамане знаешь! — поразилась я. — Тогда одно из двух — или ты состоишь в шайке, или, как частное лицо, дружишь с полковником.
— Полковники, как правило, не имеют обыкновения делиться служебными тайнами со своими друзьями.
— Ну тогда остается одно — ты тоже преступник. Из их шайки. Не ясновидящий же ты в самом деле…
— Одно мне непонятно, — прервал меня Марек. — Как ты ухитрилась обвести их вокруг пальца?
— Кого я обвела?
— Да нашу милицию. Что ты такого сделала?
— Ничего особенного. Просто работала.
— Работала? Где работала? Кем работала?
— В ихней мастерской, сидя за рабочим столом Басеньки, — буркнула я, и вдруг у меня прояснилось в голове. Так вот в чем дело! — Я намного лучше хозяйки умею рисовать узоры, работа для меня привычная. А за окном сидел рыжий дебил…
— Что сидело?!
— Рыжий оборванец с тупой рожей. С первого дня прирос к окну, сидел, жевал резинку и смотрел мне на руки. Я думала, у них так заведено, и не прогоняла его. А теперь получается…
— Говоришь, рыжий дебил?
— Теперь окажется, что это один из самых способных агентов милиции, — с досадой сказала я, видя, какое странное выражение приняло его лицо. — Вечно меня вводят в заблуждение. Это они обвели меня вокруг пальца! Я не удивлюсь, если в следующий раз их сотрудник переоденется страусом, чтобы я не догадалась. И, пожалуйста, не воображай, что ты слишком умный, раз во всем разобрался. Это только потому, что я сама тебе проболталась. А им откуда знать? Они видят — Басенька со своей родинкой и челкой изо дня в день сидит у себя за столом и тянет узор. А много ли найдется женщин, которые умеют делать это? Вот ты, например, умеешь? Или хотя бы знаешь, что шаблон делается так, чтобы в любую сторону с максимальной точностью повторял один и тот же узор?
— Представь, знаю. Им очень повезло, когда они вышли на тебя. Просто выпал счастливый случай. Знаешь, меня очень беспокоит передача шаману. Что-то у них не сработало, и это может оказаться очень опасным для тебя.
— Рада, что ты наконец-то перестал ходить вокруг да около и перешел к конкретике, — съязвила я. — Интересно, как ты узнал о ней? В перископ подглядывал?
Марек рассмеялся:
— Конкретику оставим для посвященных. Теперь, когда ты уже кое в чем разбираешься, я могу позволить себе и проговориться.
— Так и знала, что с тобой будет нелегко! Разбираться! Как будто я могу во всем этом разобраться! Что же касается пакета, то я очень надеялась — хоть ты мне объяснишь, потому как я ничегошеньки не понимаю.
— Не одна ты не понимаешь. Я начинаю кое о чем догадываться, но пока рано об этом говорить.
— А ты, случайно, не догадываешься, что теперь будет?
— Догадываюсь. Теперь милиция должна выбрать подходящий момент и захватить всех сразу. Выбрать же подходящий момент — самое трудное в этом деле. А ты… слышишь меня? Ты чтоб сидела тихо и не высовывалась! Знаю, тебе это очень трудно, но уж постарайся. Хотя бы ради меня. Обещаешь?
* * *Метаморфоза свершилась, как и в первый раз, на квартире Стефана Паляновского, с той лишь разницей, что я пришла туда в своем собственном виде, непереодетой и в препаскудном настроении.
Гримера не было, пришлось нам с Басенькой самим позаботиться о родинках, челках и зубах. Пан Паляновский наводил тень на плетень и нес чепуху о своих горячих чувствах к избраннице сердца, а также о неделе счастья, которую они получают благодаря мне. Басенька туманно намекнула о генеральной уборке в доме, сделать которую заставила домработницу. Я не совсем поняла, следует ли это воспринимать как упрек в собственный адрес или как информацию о каких-то перестановках в доме, но не стала выяснять, удовлетворившись лишь заверением, что домработницы опять не будет.
В дом Мацеяков я вступила с опаской — а вдруг там меня ждет западня в лице настоящего мужа? В гостиной сидел уже знакомый мне субъект, только сильно похудевший. Увидев меня, он, ни слова не говоря, сорвался с кресла, кинулся к окну и принялся изо всей силы барабанить по стеклу. Того и гляди разобьет! Я поспешила снять туфлю и помахать у него перед носом.
